Наблюдение о строгановском видении мира и маленькая история из жизни.

В Строгановке бытовало особое видение пластического мира, в отличие, скажем, от Суриковского института.
Там предмет рассматривают и изображают, как некий объем в среде, мы же мыслим и изображаем предмет, как форму в пространстве, (как говорится, почувствуйте разницу).

Среда это только часть пространства, ограниченная с пяти сторон (подумайте, почему именно с пяти?) стенкой, так сказать, театральным задником. Это некий театральный ящичек, в котором разворачивается действо, за пределами которого ничего нет.

Объемы, находящиеся внутри этого ящичка, во-первых, всегда имеют вполне определенные физические размеры. Во-вторых, каждый объем локализован в среде этого ящичка точно определенно по оси X, Y и Z. В-третьих, он, этот объем, освещен всегда извне вполне определенным источником света, который тоже локализован по трем осям координат, свет этот имеет определенную силу и направленность, и вылепливает объем с собственными и падающими тенями и прочими всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это в Суриковском институте и во всем западном подсолнечном мире, порожденном эпохою Ренессанса. У нас же так, да не так.

Во-первых, у нас нету театральной, ограниченной стенками и задниками среды. Наш предмет находится в бесконечном, молочно белом неосязаемом пространстве, где центр пространственных координат находится не в левом нижнем заднем углу, как у архитекторов и живописцев, а в центре глазного яблока художника и зрителя.
Во-вторых, объем мыслится и изображается, как чистый объем без конкретной материальности, без фактуры, без собственных и тем более, Боже упаси, без падающих теней. Эта чистая, мыслимая и определенным хитроумным способом изображенная форма взвешена в бесконечном пространстве без определенной локализации.
Поэтому мы вписываем изображение в лист в распор, максимально используя всю площадь листа (1 палец от верхнего края и 1 от нижнего). Источник света, и это, в-третьих, находится как бы внутри изображаемого объекта, в крайнем случае, сзади него, и не освещает, но просвещает этот объект насквозь, делая его как бы полупрозрачным. Это видение пришло к нам с востока, не испорченного западным материализмом, где всё то, что достойно изображения, представляется не идолом и истуканом, но умопостигаемой, понятной и чистой формой.
Советую прочесть Иконостас о. Павла Флоренского, который, кстати, в 1-й четверти прошлого века преподавал в Строгановке обратную перспективу, была тогда и такая дисциплина. В этой связи не могу удержаться и не рассказать маленький анекдот из реальной студенческой жизни.
Учился у нас студент на отделении Монументально-декоративной пластики. Назовем его Миша Численко. Однажды, во время летних каникул он сделал большую халтуру где-то в Запорожье, и с ним расплатились не деньгами, а новеньким ушастым Запорожцем.
Ему надо было получить водительские права, а для этого получить справку в психиатрическом диспансере о том, что он пока еще не состоит у них на учете. Мы предупреждали его, чтобы он был осторожен и, отвечая на вопросы, не высказывал никаких строгановских мироощущений, он сказал, чтобы мы не волновались, он не даст себя сбить с толку.
Вернулся он из диспансера мрачный и раздраженный. Ему там, по его словам, сначала стали показывать толстый альбом, в котором были изображены разные цветные шарики и черные кляксы.
«Что это Вам напоминает?» — Спросил его врач.
«Это мне напоминает кляксу!» — Уверенно отвечал Миша.
«Хорошо», — говорит врач, — «но что напоминает Вам эта клякса? Может быть, дерево или лошадиную голову.»
Миша признался, что одна из клякс напомнила ему женскую грудь, но доктору он этого, конечно же, не сказал, мало ли что.
«Вы меня не собьете», — отвечал Миша, — «это клякса мне напоминает кляксу и ничего другого.»
Еще его спросили, как он относится к женщинам?
«Как к форме в пространстве!» — Отвечал Миша.
Одним словом, его попросили еще несколько раз прийти и некоторое время его изучали.
Водительские права он, правда, все-таки получил.

Алексей Остаев
(выпускник 1977 года)

• < Назад
• Вперёд >